Лютая зима [= Отмороженный] - Дэн Симмонс

– Почему вы считаете, что у меня под рукой имеется такая сумма?

– Я думаю, что те двести тысяч, которые я сегодня выпустил на волю из вашего сейфа, были только вершиной айсберга, мистер Хансен, – ответил Курц. – Многие из тех людей, которых вы изображали, зарабатывали очень и очень неплохо: например, биржевой маклер, агент по продаже недвижимости из Майами, в конце концов – ради Христа! – даже пластический хирург. У вас есть эти деньги.

Хансен не мог не улыбнуться. Ему становилось плохо при мысли о том, что он уедет отсюда, а Курц и Фрирс останутся в живых.

– Давайте встретимся. У меня прямо сейчас есть при себе сто тысяч долларов наличными.

– Прощайте, мистер Хансен.

– Подождите! – воскликнул Хансен. В трубке не было слышно гудков, а это значило, что Курц не выключил телефон. – Я хочу получить Фрирса, – добавил Хансен.

Пауза затянулась.

– Это потянет еще на двести тысяч, – в конце концов нарушил молчание Курц.

– Триста тысяч – вот вся наличность, которой я располагаю.

Курц захихикал. Это звучало очень неприятно.

– Ладно, черт возьми. Почему бы и нет? Идет, Хансен. Встретимся в полночь в заброшенном железнодорожном вокзале Буффало.

– В полночь будет слишком поздно, – попытался возразить Хансен, но Курц прервал разговор.

Еще с минуту Хансен сидел в замершей у обочины машине. Он глядел на то, как «дворники» «Эскалады» сбрасывают с ветрового стекла падающий снег, и пытался не думать ни о чем, пытался погрузиться в отрешенное от всего окружающего мира состояние дзэн. Ему никак не удавалось выкинуть из сознания этот шум, эти события – они продолжали сыпаться на него, словно снежные хлопья. Хансен уже много лет не участвовал в шахматных турнирах, но сейчас та часть его мозга, которая управляла движением фигур, полностью включилась в работу. Фрирс и Курц – он все время воспринимал их только вместе, как партнеров, как единого противника с двумя лицами – сделали эту партию по-настоящему интересной, и теперь у Хансена имелось три варианта развития событий. Он мог либо уехать и навсегда запомнить позицию, застывшую в разгар миттельшпиля, либо смахнуть рукой с шахматной доски все фигуры, либо переиграть противника в том самом варианте, который тот выбрал.

Пока что команда Фрирса – Курца находилась в атаке, причем даже в то время, когда Хансен считал, что сам ведет наступление. Каким-то образом им удалось раскрыть тайну его нынешней ипостаси – скорее всего, это был вклад в игру Джона Веллингтона Фрирса, – а после этого их шаги были вполне предсказуемы. Ограбление его дома, предпринятое для того, чтобы получить доказательства, являлось омерзительной акцией, хотя, рассуждая задним числом, такой поступок был почти неизбежным. Но его враги до сих пор не обратились в полицию. А из этого следовало, что они намерены разыграть один из трех эндшпилей: А) Фрирс – Курц жаждет его прикончить; Б) Курц рассчитывает надуть своего партнера, чтобы самому провернуть шантаж, и может на самом деле раскрыть Хансену местонахождение Фрирса, если получит деньги; В) Фрирс – Курц собираются убить его и выманить у него деньги при помощи шантажа.

Хансен хорошо помнил Джона Веллингтона Фрирса и точно знал, что чернокожий скрипач был чересчур цивилизованным человеком. Даже двадцать лет скорби по поводу смерти его дочери, вероятно, не подготовили Фрирса к убийству; он должен был предпочесть передачу Хансена законным властям. Хансен даже помнил, что скрипач часто пользовался этим выражением – «законные власти» – в беседах на политические темы, которые они вели между собой, когда вместе работали в чикагском университете.

Значит, оставался Курц. Несомненно, вышедший на волю преступник должен был заправлять всем шоу и не принимать во внимание протесты Фрирса. Возможно, Курц вступил в контакт с Фарино, надеясь получить от них помощь. Но Джеймс Б. Хансен знал, насколько ограниченным сделалось влияние Семьи Фарино в наступившем столетии. Теперь, когда старый дон погиб, ядро Семьи рассеялось, а наркоман Малыш Героин надолго засел в Аттике, Фарино можно было вообще не брать в расчет. Поступали агентурные донесения о том, что Фарино вербовали отдельных новобранцев, но это были в основном мелкие менеджеры: букмекеры, бухгалтеры, несколько телохранителей, и ни одного настоящего боевика, о котором стоило бы говорить. Так что реальная власть в Буффало принадлежала только Семье Гонзага.

Курц потребовал полмиллиона долларов, не считая премии за Фрирса. Разумеется, этого было достаточно для того, чтобы вовлечь в игру Фарино, но Хансен подозревал, что Курц слишком жаден, чтобы поделиться с кем-либо деньгами. Возможно, последняя дочь Фарино, Анжелина, не зная ситуации в целом, оказывала Курцу определенную поддержку. Это казалось вполне вероятным.

Я могу уехать прямо сейчас, – думал Хансен, его мысли текли плавно, подчиняясь ритму, который, словно метроном, задавали «дворники» ветрового стекла. – Подбросить пистолет, сделать анонимный звонок по 911, назвать имя убийцы старой леди в Чиктоваге и сразу же после этого укатить. Это было бы все равно что смахнуть с доски все фигуры и тем самым покончить с трудностями. В таком поступке даже присутствовала бы некоторая элегантность.Но что этот Курц возомнил? – сам себе возразил Хансен. Затевая попытку шантажа, Курц перевел игру на новый, более личностный уровень. Если Хансен не доведет игру до конца, это будет то же самое, что собственными руками положить короля на доску и признать свое поражение. То есть согласиться с тем, что слабак Фрирс и этот социопат, недавно вышедший из заключения, побили Джеймса Б. Хансена в его собственной игре.

Ни х… подобного, – подумал Хансен и тут же обратился к Спасителю с молитвой о прощении.

Хансен тронул «Кадиллак» с места, повернул на запад и выехал на скоростную автомагистраль, идущую вдоль реки на север.

Курц доехал до пустынного переулка возле Элайен-стрит, остановил такси рядом с «Линкольном», перетащил Рафферти в багажник «Таункара», а водителя такси, валявшегося в «Линкольне» со связанными руками и ногами, заткнутым ртом и повязкой на глазах, обратно в его машину. После этого он направился в сторону пентхауса Фарино, по дороге переговорив с Хансеном. От звуков гладкого, елейного голоса Джеймса Б. Хансена на него нахлынула пульсирующая, как при мигрени, головная боль.

Вернувшись в «Прибрежные башни», он оставил Рафферти в багажнике и поднялся в лифте на последний этаж. Наступило время ленча, все, находившиеся в пентхаусе, что-то жевали, и Курц присоединился к ним. Анжелина Фарино Феррара, сославшись на снежную бурю, велела своему повару, прислуге и бухгалтерам с одиннадцатого этажа взять выходной. Поэтому компания, собравшаяся в пентхаусе, утоляла голод приготовленной по рецепту Джона Фрирса закуской, основную часть которой составлял перец-чили, а также различными сортами сыра, французским хлебом, кукурузными хлопьями и горячим кофе. Анжелина предложила выпить вина, но ни у кого не оказалось подходящего для этого настроения. Курц не отказался бы от нескольких бокалов виски, но решил воздержаться от подобного удовольствия до тех пор, пока не закончит все дела, запланированные на сегодня.